Козин Николай Григорьевич,

д.ф.н., профессор

 

ПРИРОДА РУССКОГО РАСКОЛА

 

Прежде всего, русский цивилизационный раскол не является исключением в истории человечества. Это не чисто русский феномен. Пожалуй, исторически первой из известных попыток осуществить в истории изменения цивилизационной глубины и масштаба стали реформы Эхнатона (Аменхотепа IV) в Древнем Египте – 1353 – 1335 гг. до н.э. Они стали источником полномасштабного цивилизационного раскола общества в той самой мере, в какой претендовали на закладку основ новой религиозной системы, нового государственного культа, связавшего культ традиционного бога солнца Амона-Ра с личностью самого фараона и образовавшего новый культ и культовую практику поклонения «животворному солнечному диску» Атону. В своем «Великом гимне Атону» фараон объявляет себя единственным помазанником этого бога на земле.

Новая вера, гимны и заклинания характеризуют Эхнатона как провозвестника монотеизма и предтечу Авраама и Моисея. Он приказал запретить поклонение всем богам старого египетского пантеона и закрыть их храмы, что стало покушением на самые глубокие духовные архетипические основы идентичности древнеегипетского общества периода Нового царства. Все это сопровождалось расколом на новую и старую знать, новое и старое жречество, который не мог не затронуть и другие слои египетского общества. Раскол был преодолен после смерти фараона возвращением к старым богам и культовой практике, но, похоже, дорого обошелся обществу, если новая столица Ахетатон со всеми новыми храмами была разрушена, а само имя фараона-еретика было вычеркнуто из списка фараонов, когда-либо правивших Египтом.

Цивилизационным расколом было и возникновение буддизма в индуистской и брахманистской среде. В ряду прочего, он предложил такие духовные архетипы, которые взрывали все ценности идентичности, на которых базировалась кастовая социальная структура индийского общества. Понадобилось без малого тысячелетие для преодоления цивилизационного раскола в Индии, для того, чтобы привести в соответствие архетипы духовности с архетипами социальности, для того, чтобы определиться, какие ценности идентичности больше соответствуют основам локальности индийской цивилизации.

Тяжелейшим испытанием для основ еврейской цивилизации стало возникновение в ее недрах христианства, настолько расколовшего ее духовное единство, что многие и многие столетия спустя само упоминание имени Христа приравнивалось к самым страшным формам вероотступничества. И это естественно, распространение христианства в еврейской среде угрожало самим основам существования феномена еврейской культуры и цивилизации – оно превращалось именно по отношению к евреям в форму их культурной и цивилизационной ассимиляции другими культурами и цивилизациями, ибо взрывало все базовые ценности еврейской этнокультурной идентичности.

В XVI веке цивилизационным расколом уже для самого христианского мира стала Реформация. И во всех цивилизационных расколах наблюдается одна и та же закономерность. Цивилизационный раскол становится цивилизационным, если он становится расколом в духовных основах истории в душе каждого человека, принадлежащего к локальности данной цивилизации. Если он затрагивает генетический код истории, взламывает основы цивилизационной и этнокультурной идентичности через те изменения, которые он вносит в систему архетипов социальности, культуры, духовности, в сам способ их бытия в истории.

Для России таким расколом стала цивилизационная катастрофа Октября 1917-го. Имея формационную и связанную с ней модернизационную составляющую, устремленную на всестороннее освоение Россией принципов и потенциалов развития индустриального общества, Русская революция в цивилизационном отношении претендовала на нечто совершенно странное в истории – на преодоление самой русско-российской цивилизации, на превращение формационных изменений в России в цивилизационные изменения самой России. Именно в этой связи и на этой основе взрывались русско-российские духовные основы истории в душе каждого человека, именно с этой целью взламывался генетический код истории России, основы цивилизационной, исторической и национальной идентичности, вся система архетипов социальности, культуры, духовности.

В этом смысле сущность русского раскола действительно цивилизационная, но заключается не в том, что Россия, уже перестав быть традиционной цивилизацией, никак не может стать либеральной, а в том, что России просто отказывают в праве быть Россией, с болезненным постоянством на протяжении уже целого столетия пытаются преодолеть ее как Россию. Именно на этой основе цивилизационно раскалывается и сам национальный субъект России на национальную и историческую Россию, и на вненациональную и внеисторическую Россию. На ту, которая хочет сохранить в себе Россию и на этой основе сохранить саму Россию. И на ту, которая хочет преодолеть в себе Россию и на этой основе преодолеть саму Россию.

Таким образом, цивилизационный раскол России – это раскол в генетическом коде ее истории, в архетипических основах ее цивилизационного бытия, в самом цивилизационном субъекте истории, формы исторической активности которого перестают быть идентичными национальной и исторической России, самому типу цивилизационного бытия и развития России в истории. Это раскол, разрушающий все формы национального и на этой основе цивилизационно обусловленного бытия в истории, центрирующий всякое изменение в России на преодоление самой России. Это самый глубокий источник самых глубоких потрясений в истории – цивилизационных.

В условиях России они определялись невиданным в истории радикализмом целей и задач: не развить и обогатить старые цивилизационные ценности и стандарты, не дополнить их новыми, а заменить на принципиально иные. Все национально обусловленные формы бытия русских в России и России в мире заменить на вненациональные – преодолеть русско-российскую сущность самой локальности России-цивилизации. Именно это стало главным источником самых тягчайших цивилизационных потрясений в России.

Источник их, следовательно, не в некой «промежуточности» России-цивилизации, не в неком взаимном отрицании традиционализма и либерализма, а в том, что России навязывают осуществление цивилизационных проектов, разрушающих локальность ее цивилизации, все базовые структуры идентичности – цивилизационной, национальной, исторической. Исключением не стал и Август 1991-го. Он не преодолел цивилизационного раскола России, последовавшего после Октября 1917-го, напротив, придал ему новое измерение, новую глубину и масштаб.

В связи с этим, переходя к рассмотрению доселе скрытых аспектов в любом идентификационном кризисе и в любой истории, стоит обратить внимание и на его психоаналитическую глубину. Ведь суть дела оказывается в самых фундаментальных вещах: в опустошении второго важнейшего элемента человеческой психики – «Сверх-Я», всей сферы духовно высшего, императивов долженствования, запретов морального, социокультурного и семейного происхождения. При этом не важно под какими лозунгами и ради осуществления каких идеалов стране и нации навязывают изменение идентификационных основ в истории, по сути, основ локальности цивилизации. Важно другое: «кризис идентификации – это резкая девальвация всех присущих данной культуре общезначимых сверхличностных идеалов, что ведет к массовому психическому дискомфорту, чреватому иррациональными деструктивными срывами». И он приобретает глубину духовного кризиса, неизмеримо углубляется и усугубляется «от неумения или невозможности заполнить сферу «супер-Эго» каким-либо устойчивым конкретным содержанием. Это и есть кризис духовности»[1]. И он стал реальностью в современной России, в которой все сверхличные ценности стали сомнительными, поскольку под лозунгами вхождения в «цивилизацию» из них вытравливалась их национальная духовная и культурная суть.

В принципе, Август 1991-го был призван решить исторически ограниченный круг проблем, определяемых целями и задачами формационной модернизации России, большая часть из которых группировалась как раз вокруг целей и задач либерализации России. В области экономики это решение круга вопросов, связанных с законодательным утверждением права частной собственности в России. Именно потому, что это утверждение права собственности ни где-нибудь, а именно в России, этот процесс нельзя было свести к простому плюрализму всех форм собственности, а к поиску паритета частной собственности со всеми остальными, и прежде всего с государственной. Основу всех этих процессов должен был составить процесс социализации собственности – наделение как можно большего количества людей реальным отношением к собственности, наполнение этого отношения реальным содержанием.

Экономический фон, на котором все это должно было стать реальностью – требование неограниченных, кроме как экономической и социальной целесообразностью, возможностей развития рынка, свободной конкуренции с одновременным ограничением произвольного, не обусловленного экономическими интересами самого общества вмешательства государства в экономику. Опять-таки, с учетом того, что речь идет об экономике именно России, речь должна была идти не об уходе государства из экономической жизни общества вообще, а о радикальном изменении функций государства в экономике – о преодолении тотальности государственного диктата в экономике, особенно в сфере мелкого и среднего бизнеса.

В области политики историческая миссия Августа 1991-го заключалась в преодолении всевластия одной партии, внедрении принципов парламентской демократии, представленной через плюрализм партий и политическую толерантность. Придание правового характера всем основам общественной жизни, при котором использование государством функций прямого внеправового принуждения была бы сведена к минимуму. Тотальная демократизация всех основ и проявлений человеческой жизни, нормативно-правовые гарантии свобод личности – свободы печати, слова, шествий, собраний, передвижения, убеждений. Преодоление моноидеологичности общества – засилья и всевластия одной идеологии, заидеологизированности общества вообще, расширение поля идейной плюральности. Формирование структур гражданского общества и его сердцевины – всех форм самоуправления, что стало бы выражением и закреплением в России более глубоких процессов современной истории – возрастания роли масс в истории и их сознательности. Необходимо было по-настоящему открыть страну миру, преодолеть все разграничительные линии, оставшиеся от периодов тотального противостояния по линии Восток-Запад. Если не тотальная, то, по крайней мере, реальная гуманизация основ бытия личности в обществе, тех его сторон, которые определяются экономическими, политическими, социальными и духовными гарантиями осуществления прав человека и его личных свобод.

Нельзя не видеть, что основной исторический вектор либеральной составляющей формационной модернизации современной России, достаточно адекватно укладывается в магистральные закономерности переживаемого момента всемирной истории – преодоление всех базовых форм отчуждения человека в обществе, отчуждающих его от собственности, власти, культуры, другого человека, от подлинных проявлений собственной сущности. При этом важно учесть, что решение всего вышеперечисленного круга проблем ни в какой мере и ни в каком смысле не требовало слома основ национальной и цивилизационной идентичности России. Напротив, Россия нуждалась в восстановлении основ своей подлинной русско-российской цивилизационной идентичности, порушенных или радикально хаотизированных цивилизационной катастрофой Октября 1917-го, в преодолении самой практики исторического творчества, не считающегося с особенностями локальности России-цивилизации. Однако, вместо всего этого, еще раз подчеркнем, решения исторически ограниченного круга проблем Август 1991-го вновь приступил к такой формационной модернизации России, в которой самым жестоким и наглым образом были задействованы механизмы слома основ ее цивилизационного бытия в истории.

Тем самым не был извлечен главный урок из всех потрясений советского периода истории России, из их цивилизационной составляющей и сущности. Из того и, по всей видимости, не для всех до сих пор очевидного факта: что один раз уже была предпринята попытка организовать цивилизационное бытие России на основе логики мировой истории, не национальной, а именно мировой, так, как ее понимал марксизм. Поэтому неудивительно, что и на этот раз, в конце столетия вновь была актуализирована логика не национальной, а мировой истории, но уже так, как ее понимала компрадорская часть интеллигенции, ибо это оказалась логика исторического развития иной локальной цивилизации. И вновь с каким-то болезненным наслаждением интеллигенция занялась своим излюбленным занятием – организацией хаоса в собственной стране и истории на основе и средствами вненационального исторического развития.

Но кого все это волнует среди вненациональной интеллигенции, не идентифицирующей себя с Россией, и для которой «Россия – это всего лишь «кривое зеркало Европы»..., восточно-европейская культура, тщетно притязающая быть самостоятельной цивилизацией»[2]. Так интеллектуальное бессилие что-то понять в локально цивилизационной сущности России превращается в клевету против ее истинной природы. Но в практике исторического творчества такое искажение основ цивилизационной идентичности России не остается без самых трагических последствий – ведет к взлому основ цивилизационной и национальной идентичности, к цивилизационному расколу общества и, как их следствию, цивилизационным потрясениям в России. В самом деле, поскольку Россия всего лишь «кривое зеркало Европы», то это «зеркало» нуждается в том, чтобы его «выправить». А «благая» цель оправдывает любые средства. Эта «цивилизационная неадекватность» России в политической практике служит странным, но, как правило, безупречным оправданием любого отношения к России, вплоть до любой глупости. И в данном случае совершенно не важно, что это будет стоить России, не важно, что это станет насилием над Россией, преодолением основ ее цивилизационного своеобразия и цивилизационной идентичности в истории.

Важно другое и самое трагическое – навязать стране и нации новые формы цивилизационного творчества, никак не связанных с саморазвитием собственных русско-российских цивилизационных основ бытия в истории. Главное преодолеть саму Россию, как основное препятствие для вхождения в структуру локальности иной, западной цивилизации. Для этого в произвольных целях использовать экономику, в частности, разрушение ее базовых производящих структур, чтобы на волне массового обнищания и недовольства масс этим обнищанием, навязать стране и нации новый проект вненациональной цивилизационной идентичности – связать ценности цивилизационной и национальной идентичности с экономически процветающей на данном этапе исторического развития страной, нацией, цивилизацией. Но историческая модернизация, сопрягающая себя с разрушением базовых ценностей собственной цивилизационной и национальной идентичности, еще не начавшись, оказывается обреченной, ибо навязывает стране и нации не ценности исторической модернизации, а цели и смыслы цивилизационного переворота – разрушение всех несущих конструкций социума, связанных с основами локальности его цивилизации.

Вот почему историческая модернизация, в которой так остро нуждалась страна и нация в конце XX столетия для того, чтобы осуществить главное – переход от индустриальной к постиндустриальной стадии исторического развития в национально обусловленных формах, не состоялась. И не состоялась именно потому, что не осуществлялась в национально обусловленных формах и ради национально значимых целей. И как закономерный итог: не состоялся прорыв к новым высоким технологиям и экономически эффективным практикам; к новым политически стабильным и социально справедливым формам жизни; к более развитой духовности и вслед за этим и на основе этого к новому человеку с новым, гуманистически более искренним самосознанием… Не состоялся принципиальный прорыв и к новым формам личностных свобод – чуть ли не главной задачи, провозглашаемой либеральной реконструкцией страны и нации. Все основные завоевания в сфере свободы личности свелись к гарантиям отрицательной свободы выбора – к свободам социально безответственного и нравственно отклоняющегося поведения. Человек оказался еще менее защищенным базовыми экономическими и социальными условиями своей жизни для проявления своей истинной индивидуальности, еще менее свободным для того, чтобы оставаться просто человеком. Страна не получила новых источников новой исторической динамики для прорыва в новое измерение истории.

Вместо всего этого и много другого реформы, начатые еще перестройкой в 1985 году, в 90-х, на острие ельцинского хаосатворчества, принявшие крайние формы либерального джихада, разрушили страну и в ней несущие экономические, геополитические, социальные и нравственные опоры существования нации в истории. Сверх того, они посягнули и на самое святое: осквернили духовное пространство нации, разрушили или до предела хаотизировали и релятивизировали в нем весь мир исторических, культурных и духовных символов, на котором базировало свое бытие национальное самосознание России и в ней – русская нация. Технологии деморализации великой нации были доведены до совершенства.

Это классические воины были связаны с технологиями прямого насилия – поражения человеческого тела. Современные воины носят куда более косвенный, а в ряде случаев и просто стыдящийся форм прямого насилия характер. Но от этого они не становятся менее разрушительными. В них технологии деморализации – тихого поражения души, теряющей центры своей национальной идентификации, нравственные и культурные опоры в своей душе, предшествуют шумным технологиям прямого подавления, как наиболее затратным и рискованным. Куда проще решать главные проблемы идентификационной перекодировки основ цивилизационной локальности страны и нации под ковром сложных ментальных смыслов, амбивалентных ценностей и спорных идеологем, действие которых тем разрушительнее, чем менее они заметны, чем больше они осуществляются под флагом самых нейтральных мотивов и внешне благовидных предлогов.

Так, под предлогом идеи свободы и достижения идеалов либерализма был осуществлен погром всех центров идентичности и социальной консолидации – всех крупномасштабных структур социума, стягивающих его в единое национальное целое – историческое, культурное, духовное. В экономике под предлогом рыночной нерентабельности крупных предприятий был запущен механизм разрушения экономики, грозящий полной деиндустриализацией страны. В политике под предлогом защиты прав личности и расширения пространства экономических, политических и социальных свобод начались процессы демонтажа крупных государственных структур и принципов централизованного управления – процессы разгосударствления – ухода государства из истории в качестве главного субъекта исторического творчества. В геополитике под предлогом борьбы с империей, преодоления «имперских амбиций» и «имперских традиций» был осуществлен геополитический разгром России, ее евразийской геополитической сущности – вытеснение из мировой истории в качестве евразийской державы, способной стать центром евразийской консолидации на основе цивилизационных ценностей россияцентризма. В культуре под предлогом преодоления «азиатского наследия», якобы чреватого крайностями духовного фундаментализма и политического тоталитаризма, была предпринята попытка тотальной ревизии главных культурных кодов России и в ней – русской нации, демонтажа культурных центров с потенциалом больших культурных и цивилизационных синтезов. В идеологии под предлогом деидеологизации российского социума была осуществлена беспощадная идеологическая вивисекция всего идеологического пространства России. В итоге оно лишилось всех центров идеологической интеграции и консолидации населения и прежде всего тех, которые ориентированы на национальные ценности и смыслы пребывания в истории.

И так – по всем векторам российского бытия в истории, по всем крупным структурам и центрам, которые хоть как-то могут претендовать на статус стартовой площадки для прорыва России в большую историю – для того, чтобы просто остаться в великой истории. Кажется, что Россию хотят опустить до рептильных форм существования в истории, и с этой целью все поиски индивидуального успеха пытаются зациклить на практики их осуществления, если и не за счет, то уж точно в обход принципа единой национальной судьбы. Россию хотят лишить самой возможности порождать и жить в пространстве великих идей и больших исторических проектов, способных духовно мобилизовывать и объединять российский социум, двигать его дальше по вертикали общественного прогресса. Ведь такими способностями, особенно в мотивационной, этико-религиозной сфере обладают только те культуры, которые ориентируются на высокие общественные идеалы, а не на индивидуалистический интерес, ко всему прочему, криминально или паразитарно понятый – на «принцип личности, доведенный до какого-то болезненного неистовства» (Ф.И. Тютчев). Драматургия современной истории для России пишется странным образом. Так, чтобы лишить ее всех центров и источников коллективной идентичности, всех высоких идеалов и ценностей, отмеченных общностью национальной исторической судьбы. Так, чтобы вслед за этим, на основе предельной хаотизации всех центров национального самосознания, постоянно провоцировать в историческом пространстве России все из возможных катастроф истории.

В итоге страна и нация оказались втянутыми в процесс исторического творчества, отдающего крайними формами экономического, политического и культурного экстрима и, что особенно печально, без выраженных результатов в прорыве к новым формам бытия в истории. Посткоммунистическая Россия под самыми либеральными лозунгами была вброшена в условия исторической стагнации, больше и хуже того, не просто «топтания на месте», но неуклонного сползания к ситуации с необратимыми последствиями для самих основ существования нации в истории. Историческое наследие, доставшееся России после либерального погрома 90-х годов, поставили страну и нацию перед такими жесткими дилеммами цивилизационного выбора, каких она не знала со времен Александра Невского и Дмитрия Донского. Известная стабилизация последних лет – слабое утешение беспрецедентным историческим провалам, для которых, и это, пожалуй, самое удивительное и трагическое, не было никаких видимых предпосылок. Но, несмотря на это, они, однако, состоялись. И целесообразно сосредоточиться именно на них и на причинах провала реформ, а не на анализе, исходя из ложно понятой объективности, баланса положительного и отрицательного в современных российских реформах – баланса, явно проблематизирующего положительные итоги и сами исторические смыслы реформ.

Ведь все те надежды, которые возлагались на Август 1991-го, не оправдались и не оправдались в принципиальном и по-крупному, обрекая и страну, и нацию на жизнь в аду неоправдавшихся надежд. Ибо в цивилизационном отношении Август 1991-го стал предательством, предательством основ русско-российской цивилизации, очередной попыткой ее преодоления в истории под лозунгами вхождения в «подлинную цивилизацию». В геополитическом отношении он стал катастрофой, которая в одночасье превратила 25 млн. этнических русских и свыше 4 млн. этнических россиян в эмигрантов в своей собственной стране, разрушив восточнославянское историческое и геополитическое единство, вынудив Россию уйти и оттуда и от того, где и на что она имеет неоспоримые исторические права. В национальном отношении он стал изменой коренным национальным интересам русской и союзных ей наций, оставив нацию беззащитной перед вызовами современной истории, не предоставив ей адекватных средств и не создав необходимых условий для национальной самоорганизации и мобилизации перед угрозами самим основам ее существования в истории. Он стал для русской нации новым источником новых форм национального нигилизма, слома основ национальной идентичности, разгула русофобии и антинациональных, антирусских сил. В демографическом отношении он стал преступлением, подведя нацию вплотную к той черте, за которой начинается необратимое вымирание нации. В экономическом отношении он стал грабежом, беззастенчивым грабежом колоссальных материальных ценностей, накопленных предшествующими поколениями, он бросил вызов всем тем, кого сделал нищим, лишив самой возможности жить своим честным трудом. В социальном отношении он стал обманом огромных масс людей, всех тех, кого лишил социальной защиты, уверенности в завтрашнем дне, в саму возможность социальной справедливости в российском обществе. В политическом отношении он стал развалом, небывалым развалом всех структур российской государственности, самой идеи государственности, бессилием власти, ее и политической мысли, и политической воли, разгулом случайных, а в некоторых случаях и разрушительных политических сил. В правовом отношении он стал иллюзией защиты прав человека, ибо, пытаясь защищать права человека, почти ничего не было сделано для защиты самого человека, сам человек оказался беззащитным, так как не были выработаны экономические и социальные гарантии его прав, без которых они превращаются в пустую декларацию прав. В идеологическом отношении он стал самооглушением спешно сконструированными новыми мифами, беспардонной демагогией на почве демократических и либеральных ценностей, которые были использованы не столько для возрождения России, сколько для разрушения архетипических основ бытия России и русских в истории, для слома базовых структур идентичности. В духовном и аксиологическом отношениях он стал хаотизатором основ национальной души, покушением на основы духовности нации, попыткой под маской духовного плюрализма хаотизировать всю вертикаль национальных ценностей, преодолеть их и как ценности и, тем более, как национальные. В итоге он стал попыткой втолкнуть нацию и Россию в пространство бездуховности или предельно примитивных форм бытия человеческого духа. В нравственном отношении он стал беспределом новорусского сословия собственников, поставивших идею интереса выше идеи совести, в борьбе за собственность и власть в лучших традициях ницшеанства презревших элементарную человечность, саму возможность сохранения человеческого в человеке...

Россия вступила в эпоху разложения, но, несмотря на это, и это стоит подчеркнуть особо, почему-то воображающего себя развитием. И это в стране, в которой воцарились всеобщая ложь, вопиющая беспринципность и тотальная продажность. Они стали злыми духами времени, раскрутившими маховик национального предательства до уровня образа жизни и принципа действия. Состоялась величайшая в истории человечества распродажа за бесценок исторических, геополитических, экономических, культурных и духовных активов страны и нации, наследников традиций Великой Истории, Великой Культуры и Великой Империи – распродажа, создавшая саму ментальную атмосферу, в которой торговля национальными интересами была превращена в самое прибыльное предприятие. Попрание элементарных стандартов гражданской и человеческой совести не могло не завершиться духовным падением нации. В нравственно деморализованной стране, деморализованной демонстративным надругательством над национальными святынями и принципами социальной справедливости, воцарилась патологическая стабильность, источником которой стала всеобщая апатия, замешанная на тотальном безразличии ко всему, что превосходит масштабы корыстного интереса и личного выживания. Это стабильность не жизни, а смерти, не цветущей сложности, а социума, избравшего для себя путь духовного вырождения и исторической деградации.

Специфическая психология выживания в своей истории в таком и так деградирующем социуме неизбежно превращается в психологию доживания своей истории – в психологию исторически вырождающегося существования. Особенностью психологии доживания своей истории является такое отражение в сознании нации системного кризиса социума, разложения его социальных и нравственных основ, когда нет никаких моральных стимулов для того, чтобы поддерживать хоть какие-то изменения в обществе, когда нет желания даже сопротивляться собственной социальной деградации и духовной смерти. Психология доживания своей истории – это психология исторически обреченных этносов, обреченных полным разложением структур их исторического и национального самосознания. И видимость политической «стабильности», которую они при этом могут демонстрировать, не должна вводить в заблуждение. Она обусловлена тотальным безразличием и недоверием к власти, ко всему, источником чего она является, исчерпанностью всех социальных резервов социума, почти полным нравственным истощением его души и духа.

В связи с этим крайне важно понять специфические цивилизационные причины оглушительного провала либеральных реформ в России, на которые обычно не обращается никакого внимания. А они не только есть, но и играют совершенно особую роль в объяснении того, почему реформы в том виде, как они начали осуществляться в России в 90-х годах, оказались разрушением России. И дело, похоже, не только и не столько в их либеральности, сколько в их вненациональности – неадекватности локально цивилизационным и в этом смысле национальным основам России.